Режиссер Кирилл Стрежнев: «Показываем срез истории, а думать будет зритель»

В преддверии долгожданной премьеры нового спектакля «Декабристы» в Театре музыкальной комедии JustMedia встретился с режиссером спектаклей, народным артистом России Кириллом Стрежневым. На его счету десятки постановок, половина которых поставлена в Музкомедии, а остальные - на сценах Москвы, Санкт-Петербурга, Омска, Одессы и других городов. Очередная работа знаменитого режиссера впервые будет показана 14, 15 декабря и 25 января. «Декабристы» были созданы Кириллом Стрежневым в содружестве с композитором Евгением Заготом, Кариной Шебелян, которая предложила идею и написала пьесу, и автором стихотворных текстов Алиной Байбановой.

Режиссер, сидя в своем кабинете, рассказал, как шла работа над спектаклем, каковы его главные идеи и чему он может научить зрителя. Также Кирилл Стрежнев поделился секретами работы с актерами и объяснил, почему в мюзикле «Декабристы» нет ни плохих, ни хороших героев.

- Кирилл Савельевич, скоро в театре состоится мировая премьера Вашего нового спектакля «Декабристы». Расскажите, пожалуйста, чего ждать зрителям от грядущей постановки?

- Мне было важно уйти от примитивных представлениях о декабристах, которым нас учили в школе. Нам говорили, что царизм – это плохо, а декабристы – хорошо. На самом деле история намного сложнее, глубже, интереснее и трагичнее. Об этом свидетельствует множество документов. В этой истории нет правых и виноватых, а есть только люди, которые хотели одного – чтобы стране жилось лучше. А вот методы, которыми они добивались этого, были у каждого свои. Договориться никому не удалось. Можно пожалеть декабристов, что у них не нашлось подлинного лидера, который бы взял в свои руки все восстание и продумал, что будет после этого. Но у них не было никакой четкой программы, а были лишь мечтания. Декабристы – это очень молодые люди, образованные романтики, которые придумали светлую жизнь России после того, как они выиграют восстание. Чего в спектакле точно не будет, так это разделения на «черное» и «белое». В нем будут только полутона. В первую очередь меня интересует человеческий фактор. Мы не будем показывать огромные сцены восстания, а сосредоточимся на конкретных исторических персонажах и их судьбах.

- Работа над «Декабристами» практически завершена. Совпадают ли ваши ожидания, которые были, когда вы только начинали работу над спектаклем, с тем, что получилось сейчас?

- Да, потому что мы придумывали его вместе с композитором и драматургом два года. Как говорил Немирович-Данченко, спектакль нужно делать два года, но за две недели. Некоторые режиссеры любят прийти на репетицию с умным видом, посмотреть на актеров и сказать: «Давайте придумывать». Актеры сразу начинают подозревать, что режиссер пришел на репетицию не готовым. А нужно дать затравку, тогда все будет получаться. Я долгое время все обдумывал, потом пришел к артистам и поделился своими мыслями. Если они были с чем-то не согласны, то мы это обсуждали. Это живой процесс, который и приводит к тому, что по итогам ты остаешься доволен результатом.

- Чему «Декабристы» могут научить зрителя?

- В «Декабристах» нет злодеев, поэтому зритель сможет выбрать для себя наиболее близкую модель поведения. Мы не говорим: этот гад, а этот святой. У всех есть свои недостатки и достоинства. Театр должен вызывать сочувствие, а в результате приводить к катарсису. Наш спектакль учит сочувствовать судьбам людей. Кроме того, в истории все события всегда повторяются, поэтому вещи, о которых мы говорим в «Декабристах», можно проецировать и на сегодняшний день. Впрочем, это можно сказать про любой наш спектакль о России.

- Вы не боитесь говорить о таком неоднозначном историческом периоде? Ведь наверняка будут те, кто обвинит Вас в искажении истории.

- Вполне возможно, что будут критиковать, но здесь у нас есть одно спасение – в спектакле мы не расставляем указывающих перстов, не говорим, что кто-то плохой, а кто-то хороший. Мы показываем срез истории, а думать, анализировать и делать вывод будет зритель.

- Насколько сложно было донести до актеров Ваши идеи, чтобы они максимально точно вжились в роль?

- Мы уже проходили большое количество произведений, таких как «Скрипач на крыше», «Белая гвардия», «Яма», «Екатерина Великая», поэтому актеры привыкли к тому, что сначала нужно пойти в библиотеку или покопаться  в Интернете и изучать все о своем персонаже. Они до сих пор продолжают приносить материалы об этом времени и о его героях, несмотря на то, что спектакль практически готов. Я очень ценю это. Все усилия переносятся на сцену, потому что это абсолютное сотворчество. Тут нет никакого сопротивления, есть только движение навстречу.

- Насколько мне известно, каждый режиссер работает со своими актерами по-своему: кто-то позволяет больше импровизации, кто-то - меньше. А как вы подходите к этому процессу?

- На первом этапе привлекаются художники, костюмы и хореографы. Потом начинается то, что я называю «болванкой». Актеры получают свои роли и читают текст, а композитор в это время играет музыку, которая будет в спектакле. Это как раз и делается для того, чтобы артисты уже на этом этапе стали сподвижниками и сотворцами. После этого они высказывают свое мнение и задают вопросы, если что-то не понимают. Надо уметь слушать их. Нельзя думать, что актер не может принести в спектакль ничего хорошего. Это неправда. Как минимум 50% из того, что предлагается актерами на первом этапе, можно включить в постановку.

Я и своих учеников-режиссеров учу: то, что ты считаешь себя гением, не надо никому показывать. Лучше всего сделать так, чтобы артист был убежден, что все придумал он, ведь ему выходить на сцену. Когда ты не оказываешь давление на актера, а наводишь его на какие-то размышления, тогда в любом случае возникнет такая ситуация и актер отдаст все, что у него есть. Вообще, атмосфера, в которой спектакль создается, автоматически перетекает на сцену. Лучше всего искать компромиссы. Иногда даже обманывать приходится ради того, чтобы прийти к цели.

- Как обманывать?

- Получается, что я обманываю актеров, когда делаю так, чтобы они считают, будто сами все придумали. У режиссера вообще очень простая и примитивная профессия. В переводе с древне-греческого «режиссура» означает «давать верное направление». Вот поэтому не надо кричать на артистов, и они сделают все, что могут.

- Сложно сохранять терпение, когда актеры не понимают Вас?

- Если 20 раз не понимают, то да. А так надо терпеть, потому что у каждого актера свои особенности. Кто-то соображает медленнее, а кто-то приходит на первую репетицию с готовой ролью. Я не знаю, что лучше: человек, который долго думает и идет к этой роли, или человек, который взял с полочки то, что он уже делал. По-моему, лучше все-таки долго мыслить.

- Как вы оцениваете нынешнюю подготовку актеров? Становится ли она лучше или хуже с годами?

- У меня есть замечание к демографии. Сейчас стало чуть-чуть лучше, но в 1990-ые годы был вообще провал. В театральном институте не было конкурса. Нам приходилось искать людей в разных городах, но, к счастью, находили. Я не скажу, что сейчас стало намного лучше. В московском ГИТИСе я дружу с кафедрой музыкального театра. Там на курсе 11 девочек и 4 мальчика. Как можно собрать спектакль, когда по драматургии мужских ролей всегда было больше, чем женских?

В нашем театре больше половины труппы – это мои ученики. Это люди одной крови, воспитанные в одной эстетике, поэтому с ними мне легко. На репетициях не нужно ничего объяснять. Я только рот открыл, они уже все поняли. «Так, Стрежнев поднял бровь, понятно, что это значит». Они хорошо мою мимику изучили.

- Давайте теперь поговорим о ваших спектаклях. Над каким материалом Вам интереснее работать, современными или классическими?

- Современными, потому что, работая с авторами, мы создаем внутри театра свое произведение. А что такое постановка классики? Это интерпретация. Я получаю готовое произведение и выступаю в роли интерпретатора, а не в роли создателя. Мне интереснее второе.

- Некоторые Ваши спектакли идут долгие годы, например, «Принцесса цирка». Они как-то трансформируются со временем?

- В «Принцессу цирка» сейчас вводится уже пятое поколение артистов. Это такой полигон. На этой классике артисты многому учатся: и музыке, и хореографии, и созданию образа. Наверное,  спектакль идет так долго, потому что каждый артист вносит в него что-то новое. Мы  не «железной рукой» погружаем бедного актера в роль. Русский театр построен не на этом, а на душе.

- Вы поставили множество спектаклей. Можете выделить Ваши самые любимые?

- А разве бывают в семье любимые и нелюбимые дети? Я считаю, что у нас она все-таки здоровая семья. Самый любимый – новорожденный, потому что он маленький. Но потом все свои работы люблю одинаково, так как нельзя делать то, что тебе не нравится. Может быть, приходится первое время браться за не самые интересные темы, но только для того, чтобы тебя узнали. Потом надо делать то, что хочется. Если начнешь думать о деньгах, то начнется саморазрушение. Мне, например, неинтересна чернуха, хотя и ее можно сделать, если найти художественный ракурс. Главное, чтобы было желание.

Также мне сложно работать с детьми. У нас есть сцены с ребятами в «Декабристах». Когда я прихожу на репетиции, они становятся каменными.  Может из-за моего авторитета, может, просто боятся, я не знаю. В итоге мы договорились с педагогами студии, что я буду приходить и делать конструкцию сцены, а актерскую часть дети будут прорабатывать с педагогами, которые умеют с ними работать.

- Вы сейчас так увлечены созданием «Декабристов», что наверняка потом будет сложно перестраиваться на новый проект.

- Да у меня и сейчас в голове не только «Декабристы», а еще четыре спектакля. Приступил к работе над первой советской рок-оперой «Орфей и Эвридика». Кроме того, мне недавно позвонил директор из омского театра с просьбой поставить там один из моих спектаклей «Девичий переполох». Также есть еще два проекта, о которых я пока говорить не буду.

- Сложно работать над такими разноплановыми постановками одновременно?

- Когда я был молодым, главным режиссером в  нашем театре тогда был Владимир Акимович Курочкин, с которым мы часто беседовали вечерами. И в один из таких разговоров он предложил мне поставить новый спектакль, хотя на тот момент у меня в самом разгаре была другая постановка. Я был поражен и даже думать тогда не мог ни о чем кроме нее. Владимир Акимович мне тогда сказал, что сам работает одновременно над пятью спектаклями. Сейчас я понимаю, что умение переключаться приходит с опытом.

- А каковы ваши планы на более далекое будущее?

- Буду и дальше ставить спектакли, больше я ничего не умею. Был период, когда работа не приносила мне такое удовольствие. Тогда я работал в ленинградской музкомедии под руководством очень непростого человека Владимира Воробьева. Он был блистательным режиссером, но никому не давал ничего сделать самому. Воробьев по-хамски врывался в подготовку спектакля и все переделывал. За четыре года мне удалось самостоятельно поставить там только три спектакля, в которые он не внес никаких изменений. Я собрал в эти спектакли только тех артистов, с которыми Воробьев не работал.

Сейчас я главный режиссер Свердловской музкомедии. И, насмотревшись на то, как Воробьев расправляется с молодыми режиссерами, я себе этого не позволяю. Мы ограничиваемся лишь обсуждениями и обменом мнений. Если я перед актерами начну учить другого режиссера, то на нем можно будет поставить крест:  его авторитет будет подорван.

Сейчас на мне лежит ответственность за весь театр. Тут я делаю только то, что хочу, увлекая тем самым в процесс всю свою труппу. Планирую и дальше продолжать работу в этом направлении.