Михаил Бабин: «Потрясения, которые нас ждут в ближайшее время, дадут нашей стране шанс двигаться вперед»

Уральские эксперты в связи с неблагоприятной экономической ситуации на фоне нестабильной политической обстановки прогнозируют вторую волну кризиса в стране. Их негативные прогнозы уже подтверждаются. Владельцы предприятий начали сокращать свои издержки за счет персонала, расходов на рекламу и транспорт. Банкиры говорят об оттоке вкладов, а риэлторы — об увеличении количества сделок с недвижимости, что, по их мнению, связано с желанием населения сохранить свои сбережения.

О потрясениях, которые ждут нашу страну, о том, как карательные санкции США могут помочь нашей стане в развитии, а также о том, почему майдановцы считают русских рабами, читайте в интервью JustMedia с генеральным директором ГК «Технологии ресурсов» Михаилом Бабиным.

—Михаил Иванович, эксперты говорят о приближении второй волны кризиса и негативных последствиях резкого падения рубля. Что ожидает Свердловскую область в связи с этим? Есть ли надежда на светлое будущее?

—Есть как минимум четыре фактора, которые действуют на экономическую ситуацию в стране. Первый — это спад и стагнация экономики России, второй — продолжающийся кризис в Европе и Америке, третий — все, что могут повлечь наши собственные затраты, связанные с ситуацией на Украине и в Крыму, и четвертый фактор — санкции, которые к нам могут быть применены в связи с этим. Если каждый из них сам по себе даже  не несет каких-то серьезных потрясений, то при их совокупности ожидать того, что все будет хорошо, не стоит.

Однако даже в этой ситуации есть плюс.

—Опыт прошлых лет?

—Да, и этот опыт заключается даже не в том, что нужно делать в таких случаях, а в том, что предпринимать необходимые шаги надо немедленно. В прошлый раз основная масса людей прогорела именно на этом, думая, что все рассосется. Думаю, что на сегодняшний день многие компании имеют какой-то план «В», и мы в их числе.

—И что это за план?

—Вопрос простой — надо уложиться в маржу. Другое дело, что есть еще обязательства, по которым надо платить. Хотя мы понимаем, что кредиторы хотят получить свои деньги и поэтому заинтересованы в мирном решении вопроса. Попытка надавить может привести к тому, что они вообще ничего не получат. В первом случае предприятие может объявить себя банкротом, во втором — перестать платить, и банки будут вынуждены забрать залоги. Но за сколько и когда они их реализуют?

По прошлому опыту финансовые институты поняли, что они не должны вставать в позу. Они и так, собственно говоря …. офигевшие. Весь бизнес работает на свой страх и риск, а риски банков почему-то должно покрывать государство.

—Как же, по-вашему, изменится ситуация в стране?

—В ближайшие два года ситуация может измениться не только количественно — с точки зрения устройства импорта и экспорта, привязки к единой валюте, существования определенных финансовых институтов, но и качественно. Особенно с учетом того, что происходит сегодня в политической среде.

—Что это за качественные изменения?

—То, что происходит сейчас, — некий вариант железного занавеса. Причем опускаем его не мы, а вокруг нас. Насколько лавинообразным будет этот процесс, вопрос открытый. Фактически впервые за всю новейшую историю США получили щелчок по носу. До этого они были абсолютно уверены, что они могут делать что, где и как хотят, а все остальные должны это молча сносить. В этом смысле сложившаяся ситуация абсолютно нова для них, и они сами не могут понять, что с этим делать.

Например, они открыли свои стратегические хранилища нефти, сказав, что это было запланировано у них год назад. Цена на нефть повалилась, и что они сейчас будут с этим делать — не совсем понятно. Что в этой тупиковой ситуации будут делать мировые центры — также непонятно. Разумеется, что там сидят совсем не глупые люди и вполне возможно, что их планы находятся за гранью наших представлений о том, что может быть. И в краткосрочном периоде это, безусловно, минус.

—А в долгосрочном периоде?

—Если говорить о долгосрочном периоде, то например, привязка к доллару исключает практически любые инновационные процессы в нашей стране, потому что с точки зрения стоимости и «длины» денег мы сегодня не конкурентоспособны. Более того — зачем тем, у кого есть собственные деньги и кому не нужны заемные средства, вкладываться в проекты, которые будут десять лет окупаться, когда у них есть те же недвижимость, нефть и банки?

В этом смысле определенные ограничения, которые могут быть наложены на нашу экономику, при всех очевидных минусах дают нам шанс начать двигаться вперед. К сожалению, мы так устроены, что пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Или, например, лежал Илья Муромец на печи 30 лет и три года, пока враг не подошел к его избе. Только тогда он встал и разогнал всех. Это подтверждено многолетним опытом : прежде чем что-то сделать, нас серьезно должно что-то прижать. Без жесткого стимула мы не можем получить результат. Но в случае мобилизации мы получаем такие результаты, каких никто не мог ожидать.

Вспомним, как в годы войны за два месяца вся промышленность была перекинута с европейской части за Урал. Вообще-то, два месяца нужно только на то, чтобы подумать, что нарисовать на бумаге. А у нас уже станки стояли и продукцию выпускали. Поэтому получается, что безалаберность русских в спокойное время компенсируется в экстремальные моменты невероятной производительностью и сплоченностью.

Сегодняшняя ситуация очень похожа на это. Поэтому мне кажется, что на вопрос, что сейчас делать бизнесу, ответ простой — работать с учетом того, что все, о чем я говорил выше, может произойти.

—То есть если предприниматели будут учитывать возможные последствия и подстрахуются, то массовых банкротств, как в 2007-2008 годах, мы не увидим?

—Волна каких-то банкротств произойдет. С другой стороны, я помню первый кризис 1998 года. В доме, в котором я жил, был магазин бытовой техники. И я тогда говорил жене: «Ленка, смотри, что-то не то. Бабки из магазина выносят такие телевизоры и телефоны, которые есть только у зажиточных американских семей. И сегодня, откровенно говоря, я вижу такой же перекос в количестве автомобилей «Бентли» у жильцов «Тихвина».

—С негативными тенденциями все понятно. Какие еще положительные последствия может нам дать сегодняшняя встряска?

—Америка хочет нас наказать, арестовав имущество наших олигархов и чиновников, не понимая, что это нам только на пользу. Спасибо им за это. Если помните, одну из вещей которую сделал Сталин, придя к власти, этот то, что он заставил всех вернуть деньги в родную страну. В частности это способствовало такой индустриальной и экономической вспышке в стране. Поэтому начавшаяся Владимиром Путиным деофшоризация, в которой нам поможет заграница, в долгосрочном периоде принесет свои положительные плоды.

Кроме того, возможно, что вся эта сложившаяся ситуация, наконец, научит людей жить по средствам. Чего мы сегодня не делаем, особенно в условиях доступности заемных средств, которые зачастую банки просто навязывают населению. Возможно, жить не по средствам, а так, как живет сосед — это во многом национальная черта. Например, если переехал в «Тихвин» — надо купить «Бентли», хотя до этого можно было обходиться простым «Мерседесом».

Сегодня единственное мерило всего — это деньги, поэтому мне непонятно, когда люди предъявляют какие-то претензии к депутатам и прокурорам по поводу их желания заработать. Они тоже хотят быть успешными в этой системе координат. И пока наше общество не перестанет мерить все деньгами и не придет обратно к себе, но не к лапотности или совку, а к собственной аутентичности и эффективности, ничего не изменится.

Хотя у нас еще не так все плохо. Я часто бываю на Украине, и по сравнению с тем, что происходит там, наши — ангелы небесные. Для наших чиновников бизнес — значимая часть. Они, конечно, используют служебное положение, чтобы материальные вопросы порешать, но и сами тоже что-то делают для общества. А там власть и есть бизнес. Когда украинский таможенник вымогает взятку, он не испытывает ни малейшего угрызения совести, и все, кто сидят вокруг, относятся к этому позитивно, потому что он эту должность купил в прямом смысле. Поэтому он тупо возвращает вложенные инвестиции, и происходит это все абсолютно неприкрыто.

—И как, по-вашему, наступит ли тот момент, когда мы перестанем все мерить деньгами?

—Процесс прихода в себя уже идет, и довольно явно. У нас начал вырабатываться иммунитет, и мы постепенно вытравливаем попавший в нас вирус. Я не против денег, не против эффективного бизнеса. Это нужно, но это не должно овладевать нашим сознанием. Мы должны сами реализовывать программы, а не вирус, который нами завладел. Это я все говорю в контексте перетряски, о которой мы говорим. Есть пять причин, по которым у человека может произойти переоценка жизненных ценностей. Все они очень серьезные и даже трагические. И мне кажется, что те потрясения, которые нас в ближайшее время, могут стать таким событием для целой нации. Я все время вспоминаю Моцарта, для которого пришлось продать канарейку, чтобы купить гроб. Но он от этого не менее уважаемый композитор, даже если у него меньше денег, чем у того же Сальери.

Пока не вернется в общество многофакторная модель уважения к человеку, основанная на профессионализме, таланте, воле, интеллекте и коммуникативности, не вернется ничего. Нами всегда будут править люди, которые занимаются увеличением дохода и снижением расхода. И не потому, что они такие, а потому, что мы такие. Мы это сейчас  уважаем.

В чем сейчас нас жестко обвиняют люди, которые вышли на Майдан: «Вы, русские, — рабы». Люди бунтуют против того, что происходит здесь и сейчас, и хотят, чтобы сейчас немедленно стало лучше, и при этом им все равно, кому будет принадлежать страна. И есть второй лагерь, участники которого готовы потерпеть, чтобы в будущем это принадлежало им. Это пример типичного поведения нелояльного наемного работника и владельца предприятия.

И получается: то, что они воспринимают за рабское сознание, — это и есть чувство человека, который понимает, что это его собственность и ему не все равно, сменится владелец или нет. Это своего рода парадокс, который не совсем понятен со стороны. Поэтому, если сейчас будет такая очистительная болезнь, о которой я говорил выше, то я не буду роптать, даже если будет сложно. У меня есть дочь и внук, и я хотел бы, чтобы они жили в той системе ценностей, которая позволит им по-настоящему чувствовать себя людьми, быть эффективными и счастливыми.

Хочется, чтобы в лексикон вернулось слово профессия. Сегодня есть такой парадокс: слово «ответственность» осталось, а словосочетание «взять на себя ответственность» исчезло, слово «профессионализм» осталось, а «профессия» исчезло. Это как? Хорошо, вы журналист, но это редкий случай. Когда мы говорим бизнесмен — это не профессия, это жажда наживы. В русском дореволюционном языке не было слова, аналогичного бизнесмену.

—Купцы были.

—Купцы — это торговля. Были заводчики. То есть все было привязано к профессии, к делу, которым занимался человек. И он должен был этой профессией овладевать и становиться профессионалом в этом вопросе. Бизнесмен — это человек, которому все равно, на чем зарабатывать деньги. Кстати, что такое бизнес? Какая этимология этого слова?

—Бизнес — это предприятие, которое приносит прибыль

—Про прибыль вы верно говорите, но этимология — беспокойство. С какого-то времени я категорически отказался по отношению к себе слов «бизнесмен» и «интеллигент».

—Почему?

—Бизнесмен – это человек, которого интересуют две вещи: чтобы доходы росли, расходы уменьшались. Я сейчас утрирую, и это романтично звучит, но иногда я представляю, что умер и предстаю перед Архангелом. Он спросит меня, чем я занимался всю свою жизнь, а я отвечу: «Увеличивал доходы» (смеется). Мне как-то криво становится. Не хочу быть человеком, который все время занимался разницей между двумя цифрами. И не то чтобы я пренебрежительно относился к деньгам. Ничего подобного. Прибыль — это не цель, а условие качественной профессиональной деятельности.

—А что касается интеллигента?

—Интеллигент с точки зрения конечного результата — ноль. Интеллигентом может быть художник, писатель, инженер, даже дворник. То есть к профессии это никакого отношения не имеет. Это мировоззренческая позиция. Сидишь рефлексируешь: все вокруг идиоты, а я один умный. И в этом смысле я не хочу быть интеллигентом.